Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

Довольно! Все одно и то же! Нет еще формального приказа о назначении, а надо действовать.

Он свернул трубкой бумаги, исписанные сегодня, сунул их во внутренний карман. Повернул ключ, отворил массивную дверь.

В соседней комнате сидел архивариус Баласогло[11]. На стене висели две шинели. Одна морская, с погонами, другая — чиновника министерства иностранных дел.

— Где ты только все эти бумаги добываешь? — сказал капитан, надевая свою шинель и застегиваясь на все пуговицы. — Я снял копии, что мне надо.

— У дегтя стоять да в дегте не вымазаться! — ответил Баласогло саркастически. — Хочешь, я сведу тебя в тайное наше хранилище, где уничтожается вся наша история… модными нашими медведями, одетыми на французский образец?

Кто знал там, наверху, в квартире министра иностранных дел и канцлера, и во всем этом новом и роскошном доме на Мойке, который набит сытым и довольным чиновничеством всех рангов, о том, что делается и что подготавливается здесь, в одном из самых глухих и тихих уголков здания? Может быть, со временем забегают, замечутся во всех этажах, побегут с бумагами в руках, кинутся в библиотеки, в архив…

— Александр, ты учишь китайский?

— Учу, Геннадий…

— Есть в нем корень с маньчжурским?

— Нет. Китайский язык суть моносиллабический[12], о чем я тебе не раз толковал. А маньчжурский близок нашему тунгусскому… «И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой тунгус…»[13] — продекламировал Баласогло. — Ты все ищешь свои доказательства? Сколько тебе еще надо? Открытие твое Китаю и его истории, может быть, не менее нужно, чем нам. Китайцы — гордая нация, и они еще маньчжур скинут. Только по причине необъятной своей численности, а также гордости и горячего ума они вечно ввергаются в противоречия между собой…

«Парадокс и нелепица! Толкуют в палатах, что есть карты Приамурья, доказывающие, что там теперь чуть ли не страна маньчжур! — думал капитан, шагая в злой ветер, в муть его белых снежных волн, несущихся от Невы. Сейчас улицы пустынны, а дворцы и министерства столицы выглядят замерзшими кораблями. — Маньчжуры завоевали Китай[14], сели на его престол, стали китайскими дворянами. Вот и вся загадка, почему маньчжур вдруг стали ученые европейцы именовать китайцами.

Доказать, что Амур не потерялся в песках, — первое. Что карты ложны… Что история забыта и ее надобно вспомнить и не лгать в угоду установившемуся мнению европейцев… Что право наше на землю, отнятую силой, — неотъемлемо на века! Что столица — гнездо бюрократии — зародыш гибели всякого живою дела. Они, подлецы, не понимают, в чем разница. Англичане ведут войну за опий, чтобы травить в Китае народ, это у них там нет, не было и не будет ни клочка земли. Впрочем, как я могу идеализировать Хабарова[15] или его преемников Толбузина и Бейтона[16], когда они главной цели себе не ставили, по тому времени и не могли ставить — они не понимали значения великой реки… Теперь социальные идеи о будущем человечества… А казаки шли и занимали то, что желали занять: где теплее и земля богаче…»

Ударил ветер со снегом. Глушит такой ветер даже моряка.

«Хватит про исторические бумаги. Надо нагели[17] сделать из кореньев. Когда железные нагели источатся, то корневые скрепки набухнут в морской воде и сольются с деревом.

Надо писать письма в Севастополь. Дядюшка дал рекомендацию к Михаилу Петровичу Лазареву[18]. В Финляндии строится корабль — копия лазаревского «Сухум Кале». Я буду командиром судна. Буду ли? А если я развалю бока? Взъерепенится адмирал? Он же сам проект составлял, говорят. Может быть, рангоут[19] надо уменьшить. Что-то мне по чертежу мачты очень велики кажутся. Надо осмелиться и написать прямо в Севастополь и спросить дозволения. Экий несуразный человек мой дядюшка Куприянов[20], а немало дельных от него советов».

Глава вторая

ПОЧЕМУ БЫЛИ НЕУДАЧИ?

«У нас стали перепечатывать европейские карты со всеми их нелепостями и ошибками. Вот теперь попробуй узнай, как получилось и почему! Почему и с какой целью первоначально явились ошибки на европейских картах?»

«Взял в библиотеке Географического общества описание путешествия Сарычева[21] и доклад недавно побывавшего в неразграниченных землях Миддендорфа[22]. Его доклад сам слыхал на заседании общества. Очень интересен был отчет. Надо его перечитать».

«Литке[23] — председатель общества. Когда-то и ему поручалось исследовать все заливы на юге Охотского моря, значит, и лиман реки Амура. А он туда не пошел…»

«После Сарычева плавал в тех морях Козмин[24]. Козмин — орешек, и ныне здравствует. Козмин чуть ли не двадцать лет тому назад искал места, удобные для основания порта на месте лучшем, чем Охотск. Уже, наверное, полсотни лет хотят Охотск перенести на новое место. Он знает охотские побережья как свои пять пальцев. Он-то и доставил сведения, что ни удские тунгусы, ни амурские гиляки[25] ни от кого не зависят… Он, наверное, и название это привез, откуда-то взял — гиляки…»

— Где быть Охотскому порту? Почему не могут его перенести, если он стоит на гнилом и нездоровом месте? — при встрече спросил Козмина капитан.

Козмин теперь подполковник, как все исследователи Востока, которым больше жить негде, живет в Петербурге в приличной квартире и ведет размеренный образ жизни. Старик? Не скажешь! Кремень! Какой был в тридцать, такой и теперь.

Козмин в годах, раздался вширь, как и все, кто смолоду носил в себе большую силу и, не зная отдыха, трудился.

Принял любезно. Простота его прикрывалась напускной строгостью. Но в лице, в глазах явился свет ума и доброго чувства, которые, видно, питались множеством знаний, добытых самим Козминым за долгую морскую службу. Ему отрадно было поделиться с Невельским, чем мог.

По сути дела, на нем многое стояло и теперь, хотя Козмин лишь столоначальник в гидрографическом департаменте. Но он заведует инструментальным кабинетом. Один из самых знающих моряков в государстве, как о нем говорили, а не известен никому, кроме начальства и лиц, с которыми соприкасается по служебным делам. «А знает он больше всех наших адмиралов! Иди к нему, иди…» — велел дядя Куприянов.

В 1815 году выпущен был Прокопий Тарасович Козмин из штурманского училища подштурманом и только на другой год произведен в штурманские помощники в чине унтер-офицера.

Невельской знал и уважал его как товарища и сподвижника Василия Головнина. Козмин ходил с ним на шлюпе «Камчатка» вокруг света. На Козмине «стояла» впоследствии вся экспедиция барона Врангеля[26] в Ледовитом океане. Козмин самостоятельно произвел опись берега Колымы до Индигирки и описал группу Медвежьих островов, где один мыс и река названы его именем. С Врангелем же вторично ходил вокруг света.

Но самое главное для Невельского не в этом. Козмина надо расспросить про то время, когда он, перейдя на службу в Российско-американскую компанию[27], был начальником экспедиции, ходившей на судне «Акция» на Шантарские острова. Там он сам встречал гиляков. Первый привез важнейшие известия.

Все это самые тяжелые вояжи. Самая трудная сторона морского дела лежала на Козмине. На Шантарах он открыл и описал два больших острова и в честь своего начальства, директоров компании, назвал их Кусовым и Прокофьевым. Но не это, не это главное.

Остров Кусова… Двухсотсаженные рыжие скалы среди кипящего Охотского моря. Увидит ли их капитан когда-нибудь?

Плавал Козмин и на пароходах по Балтийскому морю, а на парусных судах с моряками-аристократами, на которых, по первому впечатлению, показался ему похожим явившийся в инструментальный кабинет молодой капитан-лейтенант.

Козмин слушал его долго, все выслушал. Подполковник, но ведь штурманский, то есть из простых, терпеливых… они умеют слушать.

— Это все неверно! — сказал Козмин. — Этого нет ничего! — и несколько раз махнул рукой.

— Почему же вы молчите, если этого нет?

— То есть как-с… Поясните… Кстати, никто не молчит, поданы не раз были рапорты…

— А судьба их?

— Как и судьба всех бумаг! Исследуйте вид какой-либо касатки[28] или объясните научно о нем что-нибудь — и вас распубликуют во всей Европе и ваши коллекции поместят под стекло. А спросите Федора Петровича, почему он, имея все средства: судно, людей, инструкцию описать все южные заливы Охотского моря, а значит, и лиман, не пошел туда и не проверил мои доклады и рапорты? Чем это можно объяснить? Подумайте. А? Вот то-то!

Козмин вдруг рассердился.

— Пришлось бы опровергать Крузенштерна[29], на это Федор Петрович никогда не пойдет. Рыб описывать, моллюсков, водоросли? Пожалуйста! А спорить с учеными Европы, составившими карты, он не будет, так как честь науки для него на первом месте.